|
|
| Странники мы, так задумал Господь |
по строкам торопимся снова – к странице мысли тень приколоть золотою булавкой слова. Сталь иглы, или даль луча равно осветит жилище, лишь бы страница была горяча, как царство которое ищем. Быль всегда превращается в боль, хора превыше - соло, пепел в ладони похож на соль, сердце – звезды осколок. В вечности – жизнью оставленный хлам станет хламидой мгновенно, когда расставят по разным углам – нас во вселенной...
весеннею ночью нисана, возьму я посоха тень, чтоб выйти тенью туманной. По медленной самой из троп – от порога, стертого ветром, строку окропит иссоп, и слово останется жертвой. Но мне не оттянет плеч груз Твоей скорби дорожной, все, что смогу увлечь – узел строк осторожных. Все, что смогу пронести, жар строки не остынет, если – перевести слова на язык пустыни. Тенью уйдя от теней, ангелом став изгнанья, через пустыню дней, выдержав срок испытанья. Выйти из тьмы, во мгле, небесной насытясь манной, чтобы прийти к земле – Тобою обетованной. От тьмы египетской прочь, с посохом Твоим, тенью выйти в нисана ночь, четырнадцатую, весеннюю...
сердце молиться еще не устало, не ослабели к усилиям руки, жизнь страницы не долистала. Весомы слова, что падут отвесно, смыслом налившись, волнующе-точным, к словам – обернемся птицей небесной, к путям сновидений, воздушных, непрочных. Вспомним, странник, о тех, кто не ищет земного праха, как птаха беспечен, словесные веси – его жилище, и нищей – душа отойдет навечно, тела темницу бездельем замучив, в дали, где голос твой – тихой наградой, ризу сшивает лучом летучим, взяв рисунок с земной заплаты...
пишешь о чем угодно, цепью опутан строки, в коей душа свободна. Вечером взгляд влечет – тот, что устало стынет, неба сквозной клочок, непобедимо-синий, тот что увидеть смог ты в чужедальной выси, там обитает Бог – плащ его облаком виснет. Знаешь, что ждет сума, нищая путь-дорога... Облака свят туман, словно обитель Бога. Пленником пустоты небо обводишь взглядом, ждущий лишь высоты, той, что не видишь рядом...
даже если горизонт пуст, и в рассеянной дали огнем засветит, словно моисеевый куст. Слово твое с тишиной ждет встречи, речь обжигает прохладу уст, молитвы забытой всегда вечен неистребимый временем вкус. Капля слова прошьет дробинкой твою осеннюю тишину. Молитва горбится горной тропинкой в давно покинутую страну. Ты вспоминаешь о ней между прочим, стирая на зеркале дальний мираж. Сквозь речь чужую твой слух пророчит навеки выученное «Отче наш...» Дерево детства тебя встретит, даже если пуст отчий дом. Сквозь окна разбитые дерево светит дальней лучиной, свечою, огнем...
ты, покидая дом отчий, творец своего пути, где ты, мой зодчий? Гнезда из звездных лучей ангелы вьют, да птицы... Дом твой теперь – ничей, где же – к тебе склониться? К выси – тропа сыра, горним проходишь лугом, для проповеди – гора есть, для молитвы – угол. В каждой судьбе есть нить, моя – зовется строкою, голову – где склонить, над страницей какою? Слово скользит по лучу – самая светлая кромка... Имя твое шепчу, как молитву, негромко. Помнишь, «прости» сказал ты, покидая дом отчий, путь свой – с моим связал, где ты, мой зодчий?
на камне, в душной пустыне задумался Бог, присел рядышком с далью синей. Стопы попирали шар, Землею названный грешной, печаль вбирала – душа Его, становясь безутешной. Бог сжился уже с тишиной, с судьбою грядущей, тенью, зовущейся сатаной, готовящей искушенья. Над горизонтом чиста была еще даль бездонна, но посох, как часть креста, уже обжигал ладони... |
