ВСЕСВЯТАЯ

В Православной Церкви мариология не является самостоятельной темой: она
неотделима от христианского учения в целом, как своего рола его
антропологический лейтмотив. Основанный на христологни догмат о
Богоматери имеет ярко выраженный ппевматологический характер и благодаря
двойному 'Домосторнтельству Сына и Святаго Духа неразрыно связан ^со
всей экклезиологической реальностью.

В сущности, если мы попытаемся говорить о Божией Матери, основываясь
исключительно на догматических данных в самом строгом смысле слова, т.
е. на соборных определениях, то мы не найдем ничего, кроме именования
веотохос; (Богородица), которым Церковь торжественно подтвердила
Богома-теринство Пресвятой Девы *. Догматическая тема Qeoroxog,
утвержденная в борьбе против несториан, есть тема прежде всего
христологическая: в противоположность тем, кто отрицал Богоматерннство,
здесь отстаивается ипостасное единство Сына Божия, соделавшегося Сыном
Человеческим. Таким образом, здесь непосредственно все сосредоточено на
христологии. Но в то же время косвенно получает догматическое
подтверждение и почитание Церковью Той, Которая родила Бога по плоти, а
из этого следует, что все то, кто восстает против именования
«Богоматерь», все, кто отвергает это качество Марии, приписываемое Ей
благочестием, не могут считаться подлинными христианами, ибо они тем
самым восстают против догмата Воплощения Слова. Это должно бы показать,
как тесна связь между догматом и культом, которые в сознании Церкви
неотделимы друг от друга. Тем не менее известны случаи, когда христиане,
признающие, на чисто христологических основаниях, Богоматеринство
Пресвятой Девы, по тем же причинам воздерживаются от всякого
специального почитания Божией Матери, не желая признавать никакого
посредника между Богом и людьм'и, кроме Богочеловека Иисуса Христа. Это

* Термин «Приснодева», встречающийся в соборных деяниях, начиная с
Пятого Вселенского Собора, не был специально разъяснен употреблявшими
его Соборами.

172

обстоятельство ставит нас непосредственно перед неопровержимым фактом:
христологический догмат о Богоматери, принимаемый отвлеченно, вне живой
связи с тем почитанием, которое оказывает Матери Божией Церковь,
недостаточен для обоснования того исключительного места — превыше всей
твари, — которое отводится Царице Небесной православным богослужением,
приписывающим Ей «боголепную славу» (Оеолре-лле оо^а). Та'ким образом, в
богословском труде о Богоматери невозможно отделить строго догматические
данные от данных благочестия. Догмат здесь должен освещать жизнь, ставя
ее в связь с основными истинами нашей веры, а жизнь должна питать догмат
живым опытом Церкви.

То же самое мы видим, обращаясь к данным Священного Писания. Если бы мы
захотели рассмотреть свидетельства Писания, абстрагируясь от того
почитания, которое оказывает Богоматери Церковь, мы должны были бы
ограничиться лишь несколькими местами Нового Завета, относящимся к
Марии, Матери Иисусовой, и одним прямым указанием в Ветхом Завете:
пророчеством Исаии о рождении Мессии от Девы. Но если мы посмотрим на
Священное Писание в свете этого почитания или—употребим, наконец, точный
термин—церковного Предания, то священные книги Ветхого и Нового Завета
представят нам бесчисленные тексты, используемые Церковью для

прославления Богоматери.

Некоторые места Евангелия для внешнего взгляда, вне церковного Предания,
как будто явно противоречат этому величайшему прославлению, этому
безграничному почитанию.

Приведем два примера. Христос, свидетельствуя о святом Иоанне
Крестителе, называет его «большим из рожденных женами» (Мф. 11, 11; Лк.
7, 28). Значит, именно ему, а не Марии подобает первое место среди всех
людей. Действительно, мы видим Предтечу вместе с Богоматерью по обе
стороны от Господа на византийских иконах «Деисис». Необходимо, однако,
отметить, что Церковь никогда не превозносила Предтечу выше серафимов,
никогда не помещала его икону, как икону Богоматери, па одном уровне с
иконой Христа, непосредственно рядом с царскими вратами храма.

В другом месте Евангелие говорит нам о том, как Христос всенародно
воспротивился прославлению Своей Матери. В ответ на возглас женщины из
толпы: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие», Он
говорит: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк. 11,
27—28).

И тем не менее именно это место Евангелия от Луки, где Богоматеринство
Пресвятой Девы, казалось бы, умаляется перед достоинством тех, кто
принимает и хранит Откровение, торжественно читается в Богородичные
праздники, словно здесь за внешне негативной формой скрыто особенно
большое прославление.

И вновь мы стоим перед невозможностью разделять догмат и жизнь Церкви
Священное Писание и Предание. Христологи-ческий догмат обязывает нас
признать Богоматеринство Пресвятой Девы. Свидетельство Писания говорит
нам, что слава Богоматери — не только в Ее материнстве по плоти, не
только в том факте, что Она родила и вскормила воплощенное Слово Божие.
Наконец, Предание Церкви — священная память тех, кто «слышит и хранит»
слова Откровения, — дает Церкви ту уверенность, с которой она
превозносит Божию Матерь, при-< писывая Ей безграничную славу.

Вне церковного Предания богословие ничего не сможет сказать об этом, не
сможет объяснить этой поразительной славы. Потому и те христианские
общины, которые отвергают всякое понятие Предания, остаются чуждыми и
почитанию Матери Божией.

Тесная связь между всем, что относится к Божией Матери, и Преданием
Церкви объясняется не только тем, что Священ-•ное Писание не упоминает о
таких празднуемых Церковью событиях Ее земной жизни, как Ее Рождество,
Введение во храм, Успение. Если Евангелие хранит молчание об этих
фактах, поэтическая трактовка которых восходит к апокрифическим
источникам, иногда довольно поздним, то основная их тема принадлежит
тайне нашей веры и неотделима от сознания Церкви. Действительно, понятие
Предания богаче, чем это обычно думают. Предание состоит не только в
устной передаче фактов, которые могут нечто добавить к евангельскому
повествованию. Оно есть восполнение Писания и прежде всего осознанное
Церковью исполнение Ветхого Завета в Новом. Именно Предание дает
понимание смысла истины Откровения (Лк. 24, 25),—не только того, что
надлежит принимать, но также—и что главное, — того, как следует
принимать и хранить услышанное. В этом общем смысле предпосылкой
Предания является непрестанное действие Духа Святаго, которое может
вполне раскрываться и приносить плоды только в Церкви, после
Пятидесятницы. Только в Церкви делаемся мы способными обнаруживать
внутреннюю, сокровенную связь между священными текстами, благодаря
которой Священное Писание — как Ветхого, так и Нового Завета — является
единым и живым телом Истины, где Христос присутствует в каждом слове.
Только

в Церкви семя слова не остается бесплодным: это-то плодоношение Истины,
так же как и способность делать ее плодоносной, и называется Преданием.
Безграничное почитание Богоматери Церковью, которое может показаться для
постороннего взгляда противоречащим данным Священного Писания, раскрыто
в Церковном Предании; оно есть драгоценнейший плод Предания.

Это не только плод, но корень и ствол Предания. Действительно, можно
увидеть конкретную связь между личностью Богоматери и тем, что мы
именуем Преданием Церкви. Попытаемся же, установив эту связь, увидеть
хотя бы отчасти славу Матери Божией под кажущимся молчанием Священного
Писания. При этом будем руководствоваться изучением текстов в их
внутренней взаимосвязи.

В тексте, параллельном тому, который мы цитировали выше, евангелист Лука
говорит о том, как Хростос отказывается видеть Свою Мать и братьев,
говоря: «Матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и
исполняющие его» (Лк. 8, 19—21). Контекст этих слов очевиден: согласно
Евангелию от Луки, в момент, когда Божия Матерь желает видеть Своего
Сына, Он только что сказал притчу о Сеятеле*. «А упадшее на добрую
землю, это те, которые, услышав слово, хранят его в добром и чистом
сердце и приносят плод в терпении. Кто имеет уши слышать, да слышит» (8,
15). И дальше: «Итак, наблюдайте, как вы слушаете; ибо кто имеет, тому
дано будет;

а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (8,18). Но
именно эта способность слышать и хранить «в добром и чистом сердце»
слова о Христе, способность, которую Христос в другом месте (Лк. 11, 28)
ставит выше материнства по плоти, приписывается в Евангелии только
Матери Господа. Евангелист Лука с определенной настойчивостью дважды
отмечает это в повествовании о детстве Христа: «Мария же сохраняла все
слова сии, слагая в сердце Своем» (2, 19 и 51). Та, Которая родила Бога
по плоти, хранила в Своей памяти все свидетельства о Божестве Своего
Сына. Можно было бы сказать, что здесь перед нами — уже олицетворенное
выражение Предания Церкви, еще до существования самой Церкви, если бы
евангелист Лука не подчеркнул, что Мария и Иосиф не по'няли с;юв Отрока,
сказавшего: «или вы не знали1, что Мне должно быть в том, что
принадлежит Отцу Моему?» (2, 49—50). Итак, слова, которые Богоматерь
хранила в Своем

* В Евангелиях от Матфея (13, 23) и Марка (4, 1—20) притча о Сеятеле
непосредственно следует за эпизодом с Матерью и братьями Господа. Здесь
также очевидна связь между ними.

сердце, еще не были вполне ясными для Ее сознания. До завершения
подвига Христа, до Пятидесятницы, до Церкви даже Та, на Которую сошел
Дух Святый, чтобы сделать Ее способной послужить Воплощению Слова, не
достигла еще той полноты, которую предстояло осуществить Ее личности.
Тем не менее уже здесь возможно сопоставление между Богоматерью,
хранящей и слагающей в сердце Своем пророческие слова, и
Церковью—хранительницей Предания. Здесь — начаток одной и той же
реальности. Одна только Церковь — распространение человеческой природы
Христа—может хранить полноту Откровения, которой, если бы она была
записана, не мог бы вместить весь мир. Одна только Богоматерь,
избранная, чтобы вместить Бога в Своем чреве, может вполне осуществить в
Своем сознании все то, что связано с фактом Воплощения Слова,
являющегося в то же время и фактом Ее Богоматерин-)<ства. Слова Христа,
которые кажутся столь суровыми по отношению к Его Матери, на самом деле
превозносят это Е'е свойство, общее у Нее с сынами Церкви. Мо тогда, как
сыны Церкви, храня Предание, могут осознавать Истину и делать ее
плодотворной лишь в той или иной степени, Богоматерь в силу
исключительной связи, соединяющей Ее личность с Богом, Которого Она
может именовать Своим Сыном, уже здесь, на земле смогла возвыситься до
совершенного сознания всего что Дух Святый сообщает Церкви, осуществив
эту полноту в Своей личности. Это всецелое сознание Божества, это
стяжание полноты благодати, свойственное будущему веку, может быть
осуществлено лишь в существе обожённом. Это ставит нас перед новым
вопросом, на который мы и попытаемся ответить, чтобы лучше понять особый
характер почитания Царицы Небесной Православной Церковью.

Свидетельствуя о святом Иоанне Предтече, Христос называет его большим из
всех рожденных женами (Мф. 11,11; Лк. 7, 28), но Он добавляет: «но
меньший в Царствии Божием больше его». Ветхозаветная святость
сравнивается здесь с той святостью, которая сможет осуществиться после
завершения искупительного подвига Христова,  когда «обетование Отца»
(Деян. 1, 4) —сошествие Святаго Духа обогатит Церковь полнотой
боготворящей благодати. Иоанн Предтеча, «больший пророка», ибо он
крестил Господа и видел разверзшиеся небеса и Духа Святаго, сошедшего в
виде голубя на Сына Человеческого, умер, не получив обетования, как и
все те «свидетели веры», «которых весь мир не был достоин», которые,

по Божественному Промыслу, не смогли достигнуть совершенства без нас
(Евр. 11, 38—40), т. е. без Церкви Христовой. Только через Церковь
ветхозаветная святость сможет получить в будущем веке свое завершение—то
совершенство, которое было закрыто, оставалось человечеству недоступным
до пришествия Христа.

Та, Которая была избрана, чтобы стать Матерью Бога, представляла,
несомненно, вершину ветхозаветной святости. Если Иоанн Предтеча назван
«самым великим» до Христа, то это потому, что величие Всесвятой
принадлежит не только Ветхому Завету, в котором Она пребывала
сокровенной и не была явлена, но и Церкви, в которой Она явлена во всей
полноте, и Ее «ублажают все роды» (Лк. 1, 48). Личность святого Иоанна
Предтечи принадлежит еще Ветхому Завету, тогда как Пресвятая Дева
переходит из Ветхого в Новый Завет, и переход этот, в личности
Богоматери, позволяет нам понять, насколько Новый Завет является
исполнением Ветхого. Ветхий Завет не есть лишь ряд предображений Христа,
получающих разъяснение после Евангелия. Это прежде всего история
подготовки человечества к пришествию Христа, в которой человеческая
свобода постоянно испытывается волей Божией. Послушание Ноя,
жертвоприношение Авраама, исход народа Бо-жия под водительством Моисея
через пустыню, Закон, пророки, ряд божественных избраний, при которых
люди то пребывают верными обетованию, то падают и подвергаются
наказаниям (пленение, разрушение первого храма),—все священное предание
евреев есть история медленного и трудного продвижения падшего
человечества по пути к «полноте времен», когда ангел будет послан, чтобы
благовествовать избранной Деве Воплощение Бога и получить из Ее уст
человеческое согласие на совершение божественного Домостроительства
спасения. Поэтому, по слову святого Иоанна Дамаскина, «именование Матери
Божией содержит в себе всю историю божественного Домостроительства в
мире»  (О православной вере, III, 12, Р. G. 94, 1029—32).

Это Домостроительство Божие, подготавливавшее человеческие условия
Воплощения Сына Божия,—действие не одностороннее. Божественная воля не
уничтожает истории человечества. В своем Домостроительстве спасения
Премудрость Божия сообразуется с колебаниями воли людей, с ответами
людей на Божий призыв. Так в поколениях ветхозаветных праведников
созидает Она Себе дом, чистейшую природу Пресвятой Девы, через Которую
Слово Божие сделается единосущным нам. Ответ, данный Марией архангелу:
«се, Раба Господня, да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1, 38) разрешает
трагедию

падшего человечества. Здесь совершилось все то, чего требовал Бог от
человеческой свободы после грехопадения. После этого уже может
осуществиться дело Искупления, совершить которое способно одно лишь
Воплощенное Слово Божие. В своей проповеди на Благовещение Николаи
Кавасила говорит:

«Воплощение было делом не только Отца, Его Силы и Его Духа, по также
делом поли и веры Девы. Без согласия Непорочной, без содействия веры
Домостроительство это было столь же неосуществимым, как и без действия
трех Божественных Ипостасей. Только научив и убедив Ее, Бог берет Ее
Себе в Матерь и воспринимает от Нее плоть, которую Она соглашается дать
Ему. Он желал, чтобы Матерь Его родила Его столь же свободно, как и Он
воплотился добровольно» (франц. изд. Жюжи, Восточная патрология, XIX,
2).

Начиная со святого Иустина и святого Иринея, отцы часто f
противопоставляют «двух дев»—Еву и Марию. Преслушапием первой в
человечество вошла смерть; послушанием «второй Евы» Жизнодавец соделался
Человеком и вошел в потомство Адамов. Но между ними лежит вся история
Ветхого Завета— прошлое, от которого невозможно отделять Ту, Которая
стала Матерью Божией. Она была избрана для этой единственной и
исключительной роли в деле Боговоплощения; однако избрание это следует
за целым рядом других избраний, которые оно завершило и которыми оно
было подготовлено. Не напрасно Православная Церковь в своих
богослужебных текстах именует Давида «богоотцом» и этот же термин
применяет к Иоакиму и Анне: «святые праведные богоотцы».
Римско-католический догмат о непорочном зачатии, по-видимому, нарушает
это непрерывное преемство ветхозаветной святости, завершающееся в момент
Благовещения, когда Дух Святый, сошедший на Деву, сделал Ее способной
воспринять во чреве Своем Слово Отчее. Православная Церковь не признает
такого исключения Пресвятой Девы из всего остального падшего
человечества, такой «привилегии», которая делает Ее, ради будущих заслуг
Ее Сына, искупленной до того, как совершился подвиг Искупления. Мы
почитаем Матерь Божию превыше всякой твари не за привилегию, якобы
полученную Ею в момент зачатия Ее родителями. Она была свята и чиста от
всякого греха уже во чреве матери, однако эта святость не выделяет Ее
еще из остального человечества до 'Христа. Состояние Ее в момент
Благовещения не было аналогичным состоянию Евы до грехопадения. Первая
Ева, ставшая «матерью всех живущих», преклонила слух к словам
искусителя, будучи в райском состоянии, состоянии безгрешного
человечества. Вторая же Ева, избранная стать Матерью Божией, услышала
слова ан

гела, будучи в состоянии человечества падшего. Поэтому это
исключительное избрание не выделяет Ее из остального человечества, не
отделяет Ее от всех Ее прародителей и собратьев, святых или грешников,
для которых Она представляет все лучшее, что было у них.

Как и другие люди, как и святой Иоанн Предтеча, зачатие и рождество
которого также празднует Церковь, Пресвятая Дева родилась под законом
первородного греха и вместе со всеми несла общую ответственность за
грехопадение. Однако грех никогда не смог осуществиться в Ее личности;
ногубное наследние греха было не властно над Ее праведной волей. Она
представляет вершину святости, когда-либо достигнутую до Христа, в
условиях Ветхого Завета, кем бы то ни было из потомков Адама. Она
пребыла без греха иод всеобщей властью греха, осталась чистой от всякого
соблазна в человечестве, порабощенном князю мира сего. Для служения
особому плану Божию Она не была поставлена превыше истории, но именно в
цепи исторических событий, в общей судьбе людей, ожидавших спасения, Она
осуществила Свое исключительное призвание.

И тем не менее, если в личности Богоматери мы видим вершину
ветхозаветной святости, этим еще не ограничивается личная Ее святость,
ибо Она превзошла и все вершины святости новозаветной, осуществив
величайшую святость, какой может достигнуть Церковь.

Первая Ева была взята от Адама: она—личность, которая в момент своего
сотворения Богом воспринимает природу Адама, чтобы послужить ему
дополнением. В отношении же новой Евы мы видим обратное соотношение:
именно через Нее Сын Божий становится «новым Адамом», восприняв от Нее
человеческую природу. Первый Адам был до Евы, Последний — после новой
Евы. Однако нельзя сказать, что человечество, воспринятое Христом во
чреве Пресвятой Девы, есть дополнение к человечеству Матери; это
поистине человечество одной из Божественных Ипостасей, «небесного
человека» (1 Кор. 15, 47—48). Человечество же Богоматери принадлежит
существу тварному, происшедшему от «человека перстного». Глава нового
человечества не Пресвятая Богородица, а ее Сын;

Он «выше всего, Глава Церкви, которая есть тело Его» (Еф. 1, 22—23)
—дополнение Его человечества. Поэтому лишь через Своего Сына, в Его
Церкви, Богоматерь сможет достичь совершенства, уготованного тем, кто
должен носить образ небесного человека (1 Кор. 15, 49).

Мы уже сопоставляли личность Пресвятой Богоматери и Церковь, когда
говорили о Предании, которое Она, так ска-

зать, олицетворяет до появления Церкви. Родившая Бога по плоти слагала
также в сердце Своем все слова, открывавшие Божество Ее Сына. Это
свидетельство о духовной жизни Богоматери. Святой евангелист Лука
показывает Ее нам не только как орудие, добровольно послужившее
Воплощению, но и как личность, стремящуюся осознать Свое
Богоматеринсгво. Даровав Свою человеческую природу Сыну Божию, Она через
Него стремится получить то общее с Ним, чего у Нее еще нет,—
причастность Божеству. В Ее Сыне Божество обитает телесно (Кол. 2, 9).
Естественная Ее связь с Богочеловеком еще не сообщила личности
Богоматери состояния твари обоженной, несмотря на то, что Дух Снятый
сошел на Нее в Благовещении, чтобы сделать способной к исполнению Ее
исключительной роли. В этом смысле Богоматерь до появления Церкви, до
Пятидесятницы еще связана с человечеством Ветхого Завета, с теми, кто
ожидал «обетования Отчего», крещения Духом Святым (Деян. 1, 4—5).

Предание говорит нам, что Богоматерь присутствовала среди учеников в
день Пятидесятницы и вместе с ними получила Духа Святаго, сошедшего на
каждого из них в виде огненного языка. Это соответствует и свидетельству
Деяний апостолов: после Вознесения апостолы «все единодушно пребывали в
молитве и молении, с женами и Мариею, Матерью Иисуса, и с братьями Его»
(Деян. 1, 14). Вместе с Церковью

Богоматерь получила тот последний дар, которого Ей недоставало, чтобы
возрастать «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф.
4, 13). Та, Которая Духом Святым восприняла в Своем чреве божественную
Личность Сына,, получила теперь Духа Святаго, посланного Сыном.

В известном смысле эти два сошествия Духа Святаго на Пресвятую Деву
можно сравнить с двумя ниспосланиями Его апостолам: в вечер дня
Воскресения и в день Пятидесятницы. Первое дало им власть вязать и
решить — функцию, не зависящую от их субъективных качеств, данную им
божественным изволением для исполнения именно этой роли в Церкви. Второе
дало каждому из них возможность достигнуть личной святости, что всегда
зависит от субъективных условий. Эти два ниспослания Духа
Святаго—функциональное и личное—дополняют, однако, друг друга, как это
видно на примере апостолов и их преемников: свои обязанности в Церкви
можно выполнять хорошо только тогда, когда делаются усилия достигнуть
святости, а вместе с тем трудно достигнуть святости, пренебрегая теми
обязанностями, которые возложены на человека Богом. То и другое должно
все более и более сливаться в течение жизни: нормально жизненная задача
становится

тем путем, на котором человек достигает личной святости, забывая о себе
самом.

Нечто подобное можно увидеть и в роли Богоматери, при всей ее
исключительности: объективная жизненная задача Бо-гоматеринстна,
возложенная на Нее в день Благовещения, становится и субъективным путем
Ее освящения. И Она все глубже сознает и все определеннее являет в
личной Своей жизни тот факт, что Она носила в Своих чреслах и питала
Сына Божия. И здесь слова Христа, которые, казалось бы, умаляют Его
Матерь перед Церковью (Л к. 11,28), обретают свой подлинный смысл высшей
похвалы: блаженна Та, Которая не только была Матерью Бога, но и
осуществила в Своей личности степень святости, соответствующую этой
исключительной и единственной задаче. Личность Богоматери превозносится
выше, чем Ее жизненная задача, достижение Ею вершины святости более, чем
начало Ее пути.

Факт Богоматеринства уже осуществлен в прошлом; но Пресвятая Дева,
пребывая на земле и после Вознесения Своего Сына, продолжает оставаться
Матерью Того, Кто со Своим воспринятым от Нее и прославленным
человечеством воссел одесную Отца «превыше всякого начальства и власти,
и силы и господства, и всякого имени именуемого не только в сем веке, но
и в будущем» (Еф. 1, 21). Какая же степень святости, достижимая здесь,
на земле, может соответствовать тому единственному и исключительному
отношению между Богоматерью и Ее Сыном, Главою Церкви, пребывающим на
небесах? Это может быть только всецелая святость Церкви, распространение
прославленного человечества Христова, содержащего полноту благодати
обожения, которую Дух Снятый, непрестанно сообщает Церкви со дня
Пятидесятницы. Если члены Церкви могут становиться родными Христу, Его
братом, сестрой, матерью (Мф. 12, 49), в меру исполнения ими своего
призвания, то одна лишь Богоматерь, благодаря Которой Слово стало
пло-тию, может воспринять всю полноту благодати,  достигнуть
беспредельной славы, осуществить в Своей личности всю святость, которая
может быть достоянием Церкви.

Сын Божий сошел с небес и через Пресвятую Деву стал Человеком, для того
чтобы люди могли возвышаться до обожения благодатью Духа Святаго.
«Обладать по благодати тем, чем Бог обладает по природе» — вот высшее
призвание твар-ных существ, та конечная цель, к которой стремятся чада
Церкви на земле, в историческом становлении Церкви. Это становление уже
совершено в божественной Личности Христа, Главы Церкви, воскресшего и
вознесшегося на небеса. И если Богоматерь смогла действительно
достигнуть в Своей человек

ческой тварной личности той святости, которая соответствовала Ее
исключительной роли. Она не могла не достигнуть здесь, на земле, по
благодати, всего того, чем Сын Ее обладал по Своей божественной природе.
А если это так, то историческое становление Церкви и мира уже
завершилось не только в нетварной Личности Сына Божия, но и в тварной
личности Его Матери. Потому святой Григорий Палама и называет Богоматерь
«пределом между тварным и нетварным». Рядом с нетварной Божественной
Ипостасью стоит обоженная человеческая ипостась.

Выше мы говорили, что в личности Богоматери можно видеть переход от
величайшей святости Ветхого Завета к святости Церкви. Но если Всесвятая
достигла высшей святости Церкви, т. е. всей святости, доступной тварному
существу, то теперь речь идет уже о другом переходе: от мира становления
— к вечности восьмого дня, от Церкви — к Царствию Бо-жию. Эта конечная
слава Матери Божией, bo%utov, осуществленный в тварном существе еще
прежде конца мира, уже теперь ставит Ее по ту сторону смерти,
воскресения и Страшного Суда. Она разделяет славу Своего Сына, царствует
вместе с Ним, рядом с Ним правит судьбами Церкви и мира, развивающимися
во времени, Она ходатайствует за всех перед Грядущим судить живых и
мертвых.

Последний переход, благодаря которому Богоматерь входит в небесную славу
Своего Сына, празднуется Церковью 'в день Успения — смерти такой, за
которой, по внутреннему убеждению Церкви, не могло не последовать
воскресение Всесвятой и вознесение Ее во плоти. Трудно говорить, столь
же трудно и мыслить о тайнах, которые Церковь хранит в сокровенных
глубинах своего внутреннего сознания. Всякое слово представляется здесь
упрощенным, всякая попытка формулировать кажется святотатственной.
Авторы апокрифов часто неосторожно касались тайн, которые Церковь хранит
в мудром молчании по икономии по отношению к внешним. О Богоматери
никогда не проповедовали апостолы. И если о Христе проповедуют на
кровлях, возвещают, чтобы Он был познан всеми, в учении, обращенном ко
всему миру, то тайна Богоматери открывается внутри Церкви верным,
принявшим слово Божие и стремящимся «к почести вышнего звания Божия во
Христе Иисусе» (Флп. 3, 14). Здесь не только предмет нашей веры, но и
нечто большее—основание нашей надежды: плод веры, созревший в Предании.

Итак, соблюдаем молчание и не будем пытаться дать догматические
определения всепревосходящей славе Матери Божией. Не будем
многословными, как гностики, которые в своем

стремлении сказать больше, чем следовало, больше, чем они могли,
примешали плевелы своих ересей к чистой пшенице

христианского Предания.

Послушаем лучше святого Василия Великого, который определяет то, что
принадлежит к области Предания, как «учение неразглашаемое и
несказанное, сохраненное отцами нашими в молчании, недоступном никакому
нескромному любопытству, ибо они были здраво научены охранять святость
тайны молчанием. Действительно, не подобает оглашать в письменной форме
учение о предметах, которые не должны быть открыты взорам тех, кто не
посвящен в тайны. Кроме того, есть и другое основание для незаписанного
предания: многократно рассматривая содержание этих учений, некоторые
люди могли бы в силу привычки утратить благоговение перед ними. Ибо одно
дело — учение, а другое — проповедь. Учения хранятся в молчании,
проповедь же возвещается открыто. Известная туманность выражений,
которая употребляется иногда в Писании, также есть вид умолчания, дабы
сделать трудно постижимым смысл учения, ради большей пользы читающих»
(«О Святом Духе», гл. XiXVII).

Если учение о Богоматери принадлежит Преданию, то приобщиться к тому
безграничному почитанию, которое оказывает Ей Церковь, мы можем лишь
путем собственного опыта жизни в Церкви. И степень этого нашего
приобщения будет мерой нашей принадлежности к Телу Христову.